Встретил в сети рассуждения по теме: «Двадцать лет хожу в церковь, а толку нет». Возможно ли это? Даже просто по-человечески: долгие двадцать лет провести в чем-нибудь и не понести на себе отпечатка? Прожить бок о бок с человеком — и не узнать его образа мыслей, трудностей и заветных мечтаний. Черпать и пить воду — и не впитать ее каждой своей клеточкой. Двадцать лет делать что-то — водить авто, сажать сад, конструировать технические устройства, учить детей или исполнять музыку — и оставаться внутренне безучастным к своей сфере деятельности и ее горизонтам.
Не подавленность ли и мрачный восторг говорят в том, кто бросает в сердцах своему ближнему: «Между нами ничего не было и нет. Всё понапрасну!» Перечеркнуть доброе ради несбывшегося, а иногда и воображаемого — эгоистически это так понятно, легко и оправданно. «Двадцать лет хожу в церковь, а толку нет», — немногим различается с этим. Брошенное в лицо не попутчику, компаньону или партнеру, но Церкви жестокое признание как нельзя более отчетливо передает состояние сосредоточенности на себе, одиночества и потерянности того, кто готов «сжечь всё, чему поклонялся, и поклониться тому, что сжигал».
Откуда такое отвращение к Церкви?
У Льюиса в «Письмах Баламута» старый опытный куратор-черт прикладывает старания к тому, чтобы мелкого беса-практиканта Гнусика обучить мастерству отвращения от веры — разного рода «духовным устремлениям» подопечного, «искренностям» и прочим «концепциям» — и «аналитике» церковной действительности. «Если только кто-то из них (в церкви. — А. Р.), — говорит Баламут в одном из писем, — плохо поет, носит скрипучие сапоги, нелепо одет или отрастил двойной подбородок, твой подопечный легко поверит, что в религии этих смешных и нелепых людей должно быть что-то смешное и нелепое. Как ты знаешь, сейчас в голове подопечного обитает представление о “христианстве”, которое он называет “духовным”, но это сильно сказано. Его голова забита хитонами, сандалиями, доспехами, босыми ногами… У него еще нет прочной связи с Врагом (Богом. — А. Р.), а потому нет истинного смирения. Сколько бы он ни говорил о своей греховности, даже на коленях, все это — лепет попугая. В глубине души он еще верит, что оказал большую честь нашему Врагу, когда обратился, и думает, что выказывает большое смирение, ходя в церковь вместе с ограниченными, скучными людьми. Удерживай его в таком состоянии как можно дольше».
Само выражение «ходить в церковь» преподносится с высокомерием: что, дескать, они еще могут делать, кроме как «ходить». Фото Mette1977
В самом деле, люди, относящие себя к христианам, подчас циничным образом высказываются о церковном сообществе. Подобно тому как в иных из семей супруги бывают «зациклены» на недостатках своей половины, впадают в неприязнь, перестают видеть какие бы то ни было положительные качества и вымарывают из памяти любые совместные добрые воспоминания, так и от верующих подчас можно слышать определения, полные ригоризма, грубости и издёвки в отношении единоверцев наподобие «православия головного мозга» и «православнутых». Само выражение «ходить в церковь» преподносится с высокомерием: что, дескать, они еще могут делать, кроме как «ходить».
Целостный образ Церкви, так же как образ ближнего во время конфликта, теряется и распадается в ворох малоприятных, раздражающих подробностей. Это примерно то же, о чем пишет Льюис, воссоздающий своим пером ход мыслей искусителя: «Та Церковь невидима для людей. Твой подопечный видит лишь недостроенное здание в псевдоготическом стиле на неприбранном строительном участке. Войдя же внутрь, он увидит местного бакалейщика с елейным выражением лица, а тот предложит ему лоснящуюся маленькую книжку, где записано содержание службы, которое никто толком не понимает, и еще книжечку в потертом переплете, содержащую искаженные тексты разных религиозных песнопений, в большинстве своем плохих и напечатанных к тому же мелким шрифтом. Когда он сядет на свое место и оглядится, он увидит как раз тех соседей, которых он избегал».
Обиды и счёты бывают настолько крепки, что картина мира переворачивается. Наиболее критикуется и выводится в дурном свете жизнь Церкви, тогда как мирские порядки и нравы признаются обладающими преимуществом и правотой.
Кризис веры — чем не повод для гордости?
Путаница, переворот в понятиях — отличительный признак уныния. Образно данное состояние рисует митрополит Лимассольский Афанасий, один из самых глубоких духовных авторов нашего времени: «Уныние парализует дух, и человек не хочет ничего. Всё ему кажется неприятным. Как больной, который теряет аппетит и не хочет есть: ему приносят рисовую кашу на молоке ― “не хочу”, приносят рыбу ― “не хочу”, приносят самую лучшую еду ― “не хочу”. Всё ему кажется горьким, плохим, отвратительным. Он ничего не хочет, у него нет аппетита. Если ты и дашь ему что-то, то он съест это только через силу». Не правда ли, очень напоминает атмосферу критики и скепсиса, которой заражены многие из сетевых сообществ.
Участники их, признаться, не слишком строги к себе. Уныние и расслабленность дополняются безапелляционностью суждений и требовательностью в отношении церковных дел и поведения священнослужителей и собратьев. Буквальное повторение «Писем Баламута»: «Удерживай внимание подопечного на его внутренней жизни. Он думает, что обращение развивается “внутри него”, и потому смотрит внутрь, на “состояние своей души”, или, точнее, на ту версию этих состояний, которую ты ему подсунешь. Поощряй его всячески в этом “самоанализе” и отвращай его взор от простейших обязанностей, направляя к целям высоким и духовным».
Вместо того чтобы поститься и молиться, отсекать страсти и понуждать себя, куда приятней дискутировать о «личном опыте» и считать пройденным этапом для себя многие из церковных советов и установлений. Фото Göran Johansson
Обязанности кажутся скучными и принижающими достоинство, тогда как на дворе ХХI век с торжеством самоосознанности и «креатива». Вместо того чтобы поститься и молиться, отсекать страсти и понуждать себя, куда приятней дискутировать о «личном опыте» и считать пройденным этапом для себя многие из церковных советов и установлений.
О, эти формалисты и противники свободы, читающие мораль, точно маленьким! Если бы не они, ничто не препятствовало бы критику приобщиться к настоящему христианству.
Соотнесём это с льюисовским произведением — придуманным, но такими реалистическим «обменом опытом» между старшим и младшим бесами: «Когда, твоими трудами, он примет свой духовный спад за прочное состояние, не мог бы ты убедить его в том, что “религиозный период” близится к концу, как и все предыдущие периоды? Разумеется, нет никакой логической связи между утверждением “я теряю к этому интерес” и выводом “значит, это ложно”. Но, как я уже говорил тебе, ты должен полагаться на самоуверенную тарабарщину, а не на разум. От простого слова “период”, по всей вероятности, сработает весь трюк. Полагаю, что твой подопечный прошел несколько периодов (все через них проходили) и чувствует себя опытней и выше прежних не потому, что относится к ним критически, а просто потому, что они уже позади… Ясна тебе суть? Держи его разум подальше от простой разницы между “хорошо” и “плохо”. Очень милы и туманные выражения: “Был у меня такой период…”, “Я прошел через это…” И не забудь трезвого: “Я взрослый человек”».
Поразительно, но верующих в Церкви порой не только не учат сопротивляться, но до определенной степени даже поощряют в подобном искусительном направлении мыслей. Есть те, кто находит особое удовольствие в рассуждениях о кризисе веры, и предъявление претензий по адресу Церкви, на радость Баламуту, становится «писком моды» в некоторой части аудитории.
Так есть ли толк от 20 лет в Церкви?
Отец Александр Ельчанинов в своем дневнике пишет: «Можно чувствовать себя лишенным благодатных утешений и всё же сохранить твердую волю, согласную на всё то тяжелое, что посылает нам Господь, и смиренно принимающую всё, вплоть до того состояния душевного упадка, который мы ощущаем. Если мы сумеем с такими чувствами переносить периоды сухости сердечной, то они явятся для нас плодотворным духовным упражнением».
Действительно, принимать со спокойствием всё, что приходит от Бога или попускается Богом, радости и «проблемы», — это исконное христианское убеждение. Апостол Павел говорит: Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод… Баламут у Льюиса вынужден констатировать: «Уж если они пройдут благополучно через период сухости, они будут меньше зависеть от своих эмоций и искушать их станет труднее».
Увы, люди досадуют, не получая желаемого, и ради самоуспокоения стремятся назначить кого-то другого виновным. Изнывающие из-за несоответствия амбициям и завышенным ожиданиям, обиженные или непонятые, они не упускают случая излить раздражение и желчь. Сама мысль о том, что спады и засухи могут благословляться Богом и заключать в себе духовное задание человеку, кажется нелепой и возмутительной. Полемика вокруг «церковных проблем» подменяет аспект исповедания, становясь еще одной непростой «проблемой церковной жизни».
Всегда есть соблазн двигаться к совершенству концепций, разбора «церковных проблем» взамен попечения о более твердом исповедании веры.
«Двадцать лет хожу в церковь, а толку нет…» Хотелось бы наконец понять, что за «толк» подразумевают и надеются получить? Одну ли нескончаемую радость? Отмену ли болезней и трудов, прекращение страдания, освобождение от внутреннего сумбура, порожденного грехопадением, жизнь в идеалистическом «городе Солнца» или какие-нибудь другие сильные спиритуалистические переживания? Ничто из упомянутого не случится. Нам необходимо быть готовыми к тому, чтоб остаток жизни, год за годом, воспринимать как встречи со Христом и святую евангельскую правду свои повседневные труды и заботы, многочисленные сложные обстоятельства, многозначительные и неслучайные.
«Двадцать лет хожу в церковь, а толку нет…» Хотелось бы наконец понять, что за «толк» подразумевают и надеются получить? Одну ли нескончаемую радость? Фото Justin
Время, проведенное в Церкви, является во многом самоценным. Двадцать лет с молитвой и таинствами, с мыслями о Боге, в покаянном размышлении о себе, в удалении от увлечений и страстей мира, в окружении людей веры, в ровности намерений и чувств, без впадения в крайности и срывов «во вся тяжкия» с совершением безрассудных поступков, таких как аборты, измены, оккультизм, к сожалению, весьма и весьма распространенные, — само по себе это очень и очень много. Вот он, толк, ради которого стоило прожить такую немалую часть жизни.
Безрелигиозный человек с нравственным сознанием благодарит тех, кто причастен к его становлению, хранит верность всем, кто в трудную минуту оказывался рядом. Учителям и наставникам он приносит цветы, десятилетия спустя отыскивает добрых старых знакомых и в определенные даты посещает дорогие для себя могилы, чтобы почтить благодарностью память ушедших. Человек, именующий себя православным и отрицающий значимость церковности в своей судьбе, — это большая нелепость, искажение и противоречие за рамками приличий. Если «толку нет» сказано не в какой-нибудь отдельно взятый момент, под дурное настроение или в запале, то это рекомендует говорящего не лучшим образом, вполне однозначно указывая на поверхностность и внутреннюю глухоту в нем.
«Ходить в церковь» — не стыдно
«Ходить в церковь» — также немаловажный признак, не заслуживающий порицания или насмешки в свой адрес. Человек простого и скромного мнения о себе старается избегать громких фраз. Он не любит рассуждать: «я христианин» или «я принял Христа», но предпочитает сказать: «хожу в церковь», «пришел к вере». Святой старец Оптинский Варсонофий обращает внимание на одну печальную закономерность в затухании духовной жизни.
«Верный признак омертвения души, — говорит он, — есть уклонение от церковных служб. Охладевая к Богу, человек прежде всего начинает избегать ходить в церковь, сначала старается прийти к службе попозже, а затем и совсем перестает посещать Божий храм».
Иные прежде прихода к вере стояли буквально на краю пропасти. Эти, без преувеличения, обязаны Церкви и вере своей жизнью. Фото Andrey Maximov
Обращение к вере сильно сказывается в человеке, и жизнь без Церкви для нас выглядела бы наверняка по-другому. Любой из церковных людей с трудом представит «себя неверующего» и свою альтернативную биографию. Привычки и интересы поменялись. «Насколько яснее и светлее паломники, — замечает один путешественник, — в сравнении со своими соседями, летящими этим же авиарейсом с “корпоратива“ в Париже! Отдельный верующий зачастую способен вызывать неприятные чувства в сравнении с отдельным неверующим, особенно если тот милый и интеллигентный. Но какое отличие en masse! Человек даже внешне начинает отличаться. Простые люди, поверив в Бога и как-то воцерковившись, перестают разговаривать матом. Олигархи, всерьез осознав, что есть Бог, перестают убивать направо и налево, как делали раньше. Этот список можно продолжить…»
Действительно, исповедание веры во Христа, хотя бы таковое и сопровождалось у многих раздвоенностью, нетвердостью в намерениях, сохранением мирских привычек и прочими досадными оплошностями, не достигая наиболее серьезных, в полной мере отвечающих идеалам Евангелия форм, имеет общим следствием разнообразные благотворные перемены и смягчение нравов.
Иные прежде прихода к вере стояли буквально на краю пропасти. Эти, без преувеличения, обязаны Церкви и вере своей жизнью. Не случись обращения, их, вполне вероятно, уже не было бы в живых. Неотъемлемой частью вера входит во множество повседневных поступков, чувств, мыслей, решений. Отрицать и принижать значение этого, говоря: «всё было без толку», — ошибочно.
Неотъемлемой частью вера входит во множество повседневных поступков, чувств, мыслей, решений. Отрицать и принижать значение этого, говоря: «всё было без толку», — ошибочно. Фото Conal Gallagher
В конце концов, что есть жизнь человеческая — как говорится, родиться, пожить и умереть… Успехи и неудачи, различия в мнениях, решения правые и неправые, проекты и планы, проблемы церковного устройства и политики рано или поздно отступят. Для каждого встанет единственный вопрос: помилует и примет ли меня Господь в вечности. А значит, несмотря ни на что, вопреки искушениям — держаться за Церковь, помнить час смертный и просить о милости. Спасительны эти годы, в которые нам дано покаяние.