Как-то на интервью меня спросили: «Что вы думаете о Христе?» Это было по-настоящему неожиданно. Чего только не спрашивали на лекциях и встречах, но вот этот, такой естественный вопрос меня здорово озадачил. Как на него ответить?
Самое простое – пересказать догматическое учение о Личности Иисуса Христа, изложить основы христологии. Это было бы правильно. И предельно лживо. Не потому, что я сомневаюсь в православной догматике – да не будет! – просто то, что лично я хотел бы сказать о Христе, никак не касается соотношения природы и ипостаси, воли и энергии. Повторю: это темы безусловно важные и нужные, но я не люблю говорить о том, что меня по-настоящему мало волнует, не хочу притворяться, будто мне это интересно – так не честно.
В самом вопросе меня озадачило нечто иное: не то, что я думаю о Христе, а – думаю ли я о Христе, сколько времени и места посвящаю Ему в своих размышлениях?
– Кто ты такой, чтобы думать о Христе? Ему надо молиться, а думают о Нем пусть люди святые и непорочные.
– Да разве мы чужие?
Принято считать, что христианин живет Иисусом. С этим согласятся верующие, и так мыслят нас люди светские, как и тот журналист, который искренне полагал, что оказывает услугу своим «православным» вопросом человеку предельно религиозному, да еще и священнику. Это ведь так понятно: где христианин, там и Христос. Только в жизни получается не так стройно. Как-то всё время на что-то отвлекаешься, заполняешь память и внимание совсем другими лицами и событиями.
Кажется, я, наконец, понял, почему пустынники Египта и Палестины среди прочих духовных упражнений высоко ценили заучивание текстов Писания наизусть. Известно, что в монастыри святого Пахомия принимали только тех, что знал Псалтирь на память, и немало было монахов, заучивших текст всей Библии. Конечно, даже такое благородное дело может выродиться в азартный мнемонический спорт. Но мне понятен мотив: он не в том, чтобы поразить силой памяти, а в попытке удержать во внимании Христа, ведь Писание – всё о Нем, только о Нем.
И как же удержать память об Иисусе, как научиться созерцать Христа, когда ты постоянно увлекаешься чем-то более удобным и не таким взыскательным?
Слово «созерцать» одного корня с глаголом «зреть», то есть видеть. Но ведь я Его ни разу не видел, хотя и не раз встречал! Не значит ли это, что я должен создать некий зрительный образ Иисуса и научиться удерживать его в воображении, представлять Его благородное лицо и фигуру в голубом хитоне? Если так, то какой именно образ: иконный, скульптурный, заимствованный из гениальных картин Рафаэля? От чего мне оттолкнуться?
Как бы ни был прекрасен и трогателен священный образ Спаса из Звенигорода, даже на это живое свидетельство художника-боговидца я не могу опереться. Иконописный подлинник Спасителя хорошо известен: длинные волосы до плеч, небольшая бородка, добрые глаза, синий плащ поверх бордовой рубашки. Но если бы этот портрет вы показали святому Антонию Великому или Иоанну Златоусту, они бы удивленно спросили: «Кто это?» Дело в том, что до VI, а может, и до VII века христиане не знали современного изображения Христа, того самого образа, который для нас настолько привычен, что даже люди далекие от религии без труда скажут, кто тут нарисован.
У подвижников первого тысячелетия перед глазами было другое изображение Христа: образ Спаса-Эммануила – символическое изображение совсем юного паренька, безбородого и безусого, кроткого отрока, почти младенца. Христианская древность запомнила Христа Мальчиком. Икона Спаса-Эммануила – лицо Младенца, а маленькие дети похожи друг на друга. Эта младенческая вселикость скорее указывала не на реальный портрет, а на всечеловечность Христа, на то, о чем с восторгом писал апостол Павел:
«Нет уже Иудея, ни язычника;
нет раба, ни свободного;
нет мужеского пола, ни женского:
ибо все вы одно во Христе» (Гал 3:28).
Как появился современный иконный лик Спасителя, существует множество исследований, их нетрудно найти. Важно другое. В созерцании Христа христиане древности никогда не опирались на зрительный образ. Более того, любое фантазирование и провокация воображения запрещались и считались опасной практикой.
– Как же они созерцали Христа, если сознательно отказывались представлять Его зрительный образ? Как можно созерцать, если ты намеренно закрываешь себе глаза?
– Для учеников Христа не столько важен Его Пречистый Лик, сколько Его таинственное Присутствие, ведь даже почитание икон связано, прежде всего, с опытом Присутствия в образе Того, Кто здесь изображен– Но ведь и присутствие тоже можно себе вообразить, и таких людей мы встречаем немало.
– Безусловно! Поэтому так важно разобраться, что такое Присутствие, как мы его открываем, где критерий подлинности и как это связано с созерцанием Христа?
Как это объяснить? А вот послушайте.
Несколько испуганных женщин прибежали рано утром к апостолам. Перебивая друг друга, срываясь на слезы и объятья, они рассказали, что Учителя нет в пещере, гроб пуст, и там еще ангелы сидели и говорили так красиво и стройно, что я ничего не запомнила, но Христос воскрес! Понимаете? Воскрес!
Что должны были сказать ученики, если эти девочки столько натерпелись за последние дни, а одна из них вообще недавно была одержимой? Сомневались. Думали. Переглядывались. Но надеялись сверх всякой надежды. И вот уже двое идут по дороге в Эммаус и ни о чем другом не могут говорить, как об этих невероятных происшествиях. И некий странник – эх, вспомнить бы лицо! – как-то незаметно вошел в разговор и так умело цитировал пророков, что, выходит, случилось всё по написанному. А что же он там зачитывал из Писания? – Что же я не запомнил! Конечно, мы его и отпустить не могли – нельзя так, чтобы не накормить человека! Только взял Он хлебушек – немного подсохший по случаю субботы – и так мирно и уютно хрустнула лепешка, и я словно прозрел – это же Он! Это же Ты, Иисусе! И я ведь знал, всегда знал, что это Ты! Как пылало сердце, когда Ты говорил, ведь никогда так не говорил человек, как Ты, Господи! В хлебе благодарности и благодарения Ты открыл Себя! Милостью на милость ответил нам, потому что открыл Себя в ответ на гостеприимство!
Лука и Клеопа не опознали Христа зрительно, но только сердце узнало Спасителя. Иисус открыл Себя в Евхаристии. И до сих пор открывает. Литургия – место Присутствия Христа, место Встречи с Воскресшим.
А еще была молодая Мария Магдалина, которая пришла к пещере погребения раньше всех, потому что всем сердцем любила Господа нашего. И Он стоял рядом с ней лицом к лицу, и даже огромная любовь и благодарность не помогли ей опознать Того, Кто победил смерть. Магдалина узнала в садовнике Бога, только когда Он произнес ее имя: «Мария!» – и в ответ: «Раввуни!», что означает «учитель». Как и в случае с апостолами, Христос открывает Свое Присутствие только тогда, когда Сам захочет, но всегда это личная история, это ответ – на любовь, на гостеприимство, – а иногда призыв, как это было с апостолом Павлом или с братьями-рыбаками.
Присутствие Христа – предельно личное, глубоко интимное и неотменимое событие.
Мы не можем его до конца выговорить, облечь в понятную и исчерпывающую словесную форму. Посмотрите, как к Иисусу пришли Его первые ученики, особенно в книге евангелиста Иоанна. Учитель произносит что-то загадочное, понятное одному лишь этому человеку, и ученик идет за Ним.
Вспомните таинственную фразу, которую услышал Нафанаил: «Видел тебя под смоковницей» – что за смоковница, о чем тут говорится, как это прояснить? Это тайна двух: Бога и Нафанаила, как и тайна откровения Магдалине, и призыв Матфея, и слезы Петра. Богословы приучили нас к тому, что всем этим словам есть разумное объяснение, надо только отыскать нужный том из патрологии Миня. Но это тайна. И она ничуть не больше тайны моего призвания, моей встречи со Христом.
Господь позвал меня лично, и христианство начинается именно с этого. Благовестие Христовой истины не в информации, которую я услышал, усвоил, одобрил и согласился, не в флаге, которому я присягнул на верность, а в личном призыве, который всегда переживается как опыт Присутствия – вхождения в мою биографию Того, Кто лично ко мне обратился и лично меня позвал. Бог открывается как Тот, Кто меня любит – в этом и есть суть Евангелия и главное откровение для каждого человека. Господь любит не просто некий абстрактный мир, сотворенный космос и умирает не за некое соборное человечество, но, прежде всего, лично за меня. И опыт этого откровения, событие Присутствия Христа в моей жизни и есть отправная точка и мысли о Христе, и молитвы Христу, возлюбившему меня и предавшему Себя за меня.
